Украина ушла, Центральная Азия от России и Китая никуда не денется

— В своем докладе в рамках «Х1 Форума Будущего» (в г. Дрезден, Германия) вы сказали, что Евразийский Союз — это не экономический, а политический союз, который рассчитан на то, чтобы управлять странами, входящими в него. Чем вы это аргументируете?

— Во-первых, все эти интеграционные проекты надо рассматривать в первую очередь как российские инициативы. Попыток интегрировать в постсоветское пространство было очень много. Отсюда можно сделать вывод, что в первую очередь делался упор на сохранение влияния России в этих странах. Несмотря на какие-то экономические аргументы, была очевидна задача сохранить политическое влияние во многих странах постсоветского пространства. Во-вторых, нельзя считать эти объединения экономическими, так как очень много противоречий между странами, входящими в состав Евразийского Союза, даже между теми, которые сотрудничают очень тесно, например, между Россией и Казахстаном, Россией и Белоруссией. И складывается впечатление, насколько не развиты институты, ведь этот союз вроде бы должен быть устроен как Европейский Союз. Но мы видим, что ни институты, ни законы не работают так, как работают в Европейском Союзе.

— В чем корень разногласий?

— Все построено таким образом, чтобы отвести России доминирующую роль. Но никакое интеграционное образование реально не может эффективно функционировать, если есть одна крупная держава, которая юридически закрепляет свое лидерство.

Посмотрите на договор, который лег в основу Евразийского экономического Союза. Там закреплена основная роль России. Все остальные игроки по потенциалу, политическим возможностям несравнимы с ней. И в этом плане развивать экономическое сотрудничество на равноправных условиях, я думаю, просто не получится. В ЕС, конечно, тоже учитывается разница потенциала, но если смотреть на договорную базу, видно, что все построено совершенно по другому. Не для того, чтобы закрепить лидерство какой-либо страны. А здесь, кажется, что те страны, которые сотрудничают, не готовы пойти по пути более углубленного политического сотрудничества с Россией. Крупная держава прямо заявляет, что считает постсоветское пространство сферой своих интересов. Это как бы сложно совместить с интересами тех стран, которые сотрудничают в ЕврАзЭС.

— В чем вы видите ценность Евразийского Союза?

— Поскольку мы рассматриваем Евразийский Союз как внешнеполитическую инициативу России, то с точки зрения России для нее это важно для сохранения своего политического и экономического влияния в определенных странах.
Насколько это выгодно с точки зрения других стран, входящих в этот Союз, здесь очень много вопросов. Приведу пример Белоруссии, которая являясь одновременно членом ЕврАзЭС и участником двустороннего проекта с Россией очень часто ссылается на это, требуя равноправных условий экономического сотрудничества. Потому что в ЕврАзЭС заложено, что должен создаваться единый рынок энергоресурсов, единый рынок электроэнергии. Значит, цены поставок газа и нефти должны быть одинаковыми в рамках Союза. Это цель, которую все страны хотят достигнуть до 2025 года. Но если посмотреть на динамику отношений России и Белоруссии последнего времени, то вопрос цен на энергоресурсы является постоянным. Белоруссия требует их снижения, Россия как бы готова на это, но не до того уровня, как хотят в Минске. Цены были зафиксированы на политическом уровне на два года, но со следующего года проблема вновь встанет. Что касается условий сотрудничества в нефтяной сфере, мы знаем, Белоруссия предъявляет большие претензии к России в связи с введением так называемого налогового маневра, экспортными пошлинами и решениями по налогу НДПИ, что скажется на ценах поставок нефти на белорусский рынок. Если смотреть на решение конкретных вопросов, возникают сомнения по поводу эффективности ЕврАзЭС как экономического объединения.

— В чём вы видите перспективу этого Союза?

— Я, честно говоря, не оптимист. Есть большие сомнения, насколько удастся ЕврАзЭС расшириться. Был очень большой интерес России в том, чтобы расширить Союз и принять Украину. После 2014 года это стало просто невозможно. Также шли разговоры о присоединении Азербайджана. Но, кажется, он ведет политику развития отношений и с Западом, и с Россией, не углубляя свое сотрудничество ни с одними, ни с другими и не входя в какие-то конкретные договоренности по интеграционным объединениям. Что касается Азии, то там тоже есть сомнение, насколько реально расширение этого Союза. Даже по поводу использования тех механизмов, которые заложены в принятом договоре, есть большой вопрос: сможет ли реально заработать единый рынок. Энергетика – один из его ключевых секторов. Может, по электроэнергии получится лучше, но по газу и нефти там реально есть и будут проблемы. Так что, честно говоря, я не являюсь оптимистом по поводу расширения ЕврАзЭС и эффективности его функционирования. Кроме того, есть моменты, связанные с членством некоторых стран во Всемирной торговой организации. Белоруссия тоже продолжает переговорный процесс, и, я думаю, это может осложнить отношения. Поскольку Россия является инициатором этого объединения, возникают вопросы. Например, об экономических и политических перспективах самой РФ, ведь мы знаем, что российская экономика вошла в эпоху стагнации, и это, скорее всего, надолго. И насколько Россия будет способна оказывать ожидаемую странами ЕврАзЭС экономическую, финансовую поддержку. Насколько будет способна в дальнейшем субсидировать Беларусь. Насколько далеко она пойдет на взаимовыгодное сотрудничество с Казахстаном и другими странами. По Конституции это последний срок президентства В. Путина. И чем ближе 2024 год, тем больше будет проблем, я думаю.

— Варшава в последнее время стала ареной рассмотрения политических вопросов, особенно касающихся Центральной Азии и вообще постсоветского пространства. Чем это продиктовано, большим опытом Польши в разрешении различных споров и разногласий?

— Здесь нужно сделать оговорку. У нас как у государственного центра есть такое правило: мы не комментируем польско-российскую политику и все, что касается постсоветского пространства. И наши цели я комментировать не буду. Мы госцентр, и созданы для того, чтобы наблюдать за ситуацией в разных регионах мира.

— Как политический обозреватель вы же имеете право высказать свое мнение по той или иной проблеме…

— Просто так принято, что про польскую политику мы публично комментариев не даем.

— Вы были в Таджикистане, с чем была связана ваша поездка?

— Наша поездка была связана с проведением курсов для чиновников таджикских ведомств. Все семинары, курсы, которые мы проводили, касались вопросов территории, границ, водо- и недропользования в контексте международного права. Нам поставили задачу, чтобы мы проинформировали, как эти вопросы регулируются международным правом на мировом и региональном уровнях, а потом переходили к дискуссиям по спорным вопросам регионов, например, связанных с доступом к водным ресурсам, энергии в странах Центральной Азии. Проект организовывался совместно Таджикской Администрацией, Посольством Америки в Душанбе и Польским Хельсинкским фондом.

— Мне очень хочется знать ваше заключение в тот период.

— На тот момент заключение было не очень оптимистичным. Тогда складывалось впечатление, что политические разногласия между Таджикистаном и Кыргызстаном с одной стороны, между Узбекистаном, Казахстаном и Туркменистаном с другой, настолько сильны, что будет сложно преодолеть исходные позиции и найти какие-то общие пути решения. Виделось, что политическая подоплека очень сильно влияет на ситуацию и усложняет объективный, рациональный разговор, что все стороны слишком завязаны на своих позициях. С одной стороны, были страны, у которых были стратегические проекты по поводу строительства гидроэлектростанций, с другой — страны, которые заявляли, что будут жестко отвечать на односторонние действия. И казалось, что сложно наладить конструктивный диалог. Потом процесс пошел хорошим путем.

— То есть ваше заключение было не юридическим, а политическим?

— Нет, мы исходили из того, чтобы найти решение проблемы. При этом использовать механизмы мирного разрешения, мирного регулирования споров в рамках международного права. Когда мы закончили наши дискуссии, у нас было такое впечатление, что в действительности применить такой подход будет очень сложно. Политические позиции сторон были настолько сильны, что мы не были оптимистами, не были уверены, удастся ли что-то реально применить.

— Как политолог, учёный, занимающийся проблемами СНГ, вы хорошо знаете ситуацию в Центральной Азии. В чем вы видите уязвимость государств ЦА?

— Специфика заключается в двух моментах – это советское и постсоветское наследие, которое повлияло на политические процессы в странах ЦА. Если смотреть, как выстраивается идентичность стран ЦА и как ярко проявляются ссылки на то, что происходило на этих землях несколько веков назад, видно, что страны пытаются реанимировать эту идентичность, не бросая то, что исходит из постсоветского наследия. Когда я путешествовал по Таджикистану и Узбекистану, я это очень сильно ощущал.

— А уязвимость в чем?

— Я бы сказал, в геополитическом расположении – с одной стороны Россия, с другой Китай, с третьей Афганистан. Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что это требует очень больших усилий, чтобы, с одной стороны, учитывать развитие геополитических проектов типа «Один пояс – один путь», который предлагает всем желающим Китай. И он действительно как бы нацелен на усиление своего пока экономического, хотя нельзя исключать в дальнейшем и политического влияния в странах, с которыми тесно сотрудничает. С другой стороны, конечно, Россия, которая заинтересована в сохранении своего влияния в странах ЦА. И, кажется, пока удалось найти некое равновесие, хотя я понимаю, что на самом деле это большой вызов с точки зрения всех стран региона, и в первую очередь Казахстана, который в непосредственном соседстве и с Россией, и с Китаем.

— Как быть в такой ситуации?

— Если смотреть на пример Казахстана, то видно, что ему как бы удалось сохранить хорошие отношения и с Россией, и с Китаем, но, с другой стороны, не будем забывать, что они реализовались с участием западных компаний. Такой подход руководства Казахстана показывает, что можно вести такую политику и развивать хорошие отношения с одним и с другим соседом. Хотя из этого тоже возникают внешнеполитические ограничения, потому что надо учитывать интересы той и другой державы. В Казахстане сейчас новый президент, но все прекрасно понимают, что политическое влияние Назарбаева еще сохраняется. Вопрос в том, как будет выстраиваться внешняя политика Казахстана, когда этот транзитный период закончится, и как пойдут политические процессы во всех других странах.

— Метаться между ними.

— Географическое расположение нельзя изменить. От России и Китая эти страны тоже никуда не денутся.

— Есть ли такая ценность, которая объединила бы страны ЦА и Казахстан?

— Я думаю, что стабильность.

— Говорят, христианские ценности объединяют Россию с Европой. А может ли ислам стать таким объединяющим фактором?

— Думаю, ислам в какой-то степени объединяет. Это главное вероисповедание во всех странах региона. Вопрос в том, в каком варианте ислам будет присутствовать. Я так полагаю, что никто не отрицает исламские ценности, пока они не выходят за рамки умеренного ислама. А если говорить о более радикальных течениях, то думаю, это как раз не объединяющий фактор, а потенциальная угроза. Если смотреть на приоритеты внутренней политики Узбекистана, Таджикистана и Туркменистана, эти радикальные течения ислама всегда озвучивались как угроза национальной безопасности. Так что радикальные течения объединяют как общая угроза, а ислам в умеренном варианте, думаю, является важным элементом идентичности.

Pressa.tj Бохабар аз гапи ҷаҳон бош!
Следите за нами в социальных сетях Telegram, Facebook, Instagram, YouTube