Искушение терроризмом

В Коране  сказано: «Не увлекайте себя к погибели собственными руками, делайте добро. Аллах любит творящих добро (Кор. 2:195). Терроризм есть погибель для человечества вообще, прежде всего для самых увлеченных им. Терроризм – это не религия, а идеология и политика, проповедующая и исповедующая страх, точнее – причинение ужаса  как псевдоформы служения Богу. Другими словами, терроризм – это идолослужение, Терроризм – это псевдорелигия, миф, вера во всемогущество устрашения, своеобразный  культ. Терроризм как идеология имеет собственное обоснование. В ее идеологии приоритетом считается смерть, которой подчинена жизнь. Идея смерты, с ее точки зрения, является руководящей и  вездесущей. А вездесущее, как нечто самодостаточное, независимое от смерти бытие – атрибут Бога. Бог есть жизнь. Однако лозунг террориста: «дайте мне убиться, чтобы убить других». Терроризм – погибель, и физическая и духовная. Он – мир аморальности, бесправности.

  Например, исламский монотеизм учит богобоязненности, жизни по правовым правилам веры. Ибо страх перед Богом не тоталитарен, ограничен, определен и правооформлен. В нем присутствует требование правомерности и суверенности человека. Это сакральный страх, который призван защищать  человека от аморальности и бесправия. По исламу, кто боится Бога, тот не страшен и не опасен для других. Ислам имеет собственную концепцию  страха и называется «священным страхом», означающим правоуполномоченность на устрашение. «Божий страх» запретен от притензий на него, от некомпетентности. Ислам учить, что верующему надо самому бояться Бога, а не пугать других именем Бога. Это – мораль  которая тождественна религиозному праву

Также в Коране сказано: « искушение страшнее убиения» (Кор. 2:191). Особенно, для мусульман. И вообще для всех – верующих и неверующих, даже для атеистов. Искушение является  испытанием веры. Искушение несет в себе опасность отвлечения, отхода и отступничества  от религии, от человечности, от свободы в вопросах выбора мировоззрений. Отсуствие права или точнее покушение на право – это природа искушения. Терроризм – это крайность – за которой, по исламу, начнется всеобщая погибель.

В отношении к религии терроризм явлеяется формой эксплуатации ее ресурсов против нее самой. Терроризм, выхолащивает религиозное из человека и человеческое из религии (Бога),  отрицает позитивную  связь с верой в Бога вообще, становится огульной антирелигиознностью. Терроризм – это  искушение псевдорелигиизацией религии, разрывает любую связь человека с областью сакрального, создает условие для абсолютизации террора. Неверие и атеизм, по идеологии терроризма, не распространяется на  право  вероисповедания. В терроризме все верующие, нелояльные его власти, считаются, являются вероотступниками   или атеистами, лишаясь права на жизнь.

Различие между исламской концепцией страха и его террористической интерпретацией  состоит в том, что ислам, как религия, исходит из идеи  богобоязия, а терроризм – из идеи страхобожия или возведения страха в объект веры и культа. Исламу присуще милосердие как  понятие с правовым содержанием. Ибо Бог (Аллах) открыт как для верующего так и для неверующего, имеющие свою волю и право на неверие, и право на жизнь  вне религии. Для ислама главное – принцип свободы вероисповедания, иногда развивающийся  до идеи свободы совести. Словом, исламское милосердие, юридически не обязывающее, но допускающее иноверие.

По исламу, все верующие объединены в монотестической вере, являются  членами единой  уммы. Они  милосердны друг к другу, им не присущ фанатизм. Они  терпимы, толерантны между  собой, вера для них превыше всего (48:29). А терроризм вводит в понятие уммы идею внутренней  нетерпимости   между ее членами по политическим и идеологическим различиям. Для терроризма политическое устрашение становится  внутриисламской  проблемой; ужасание становится политическим явлением для исламской уммы. По принципу, бей или убей единоверцев, чтобы боялись иноверующие или вообще неверующие. Спасение, с точки зрения терроризма, только в повторном акте веры, возвращении в лоно уммы политическим покоянием, выражением лояльности террористисческое власти.  А в случае отказа – смерть нелояльным. Словом, терроризм – это политическая религия. Что касается второй части привиденного выше оята,  т.е. отношения к неверующим, то по Корану (48:29), мусульмане принципиальны к ним, что означает проявление терпимости к ним в вопрасах о праве на  вероиспаведание  и нетерпимы к действиям  притесняющим  немусульман с их стороны. В терроризме происходит идеологическое изврашение принципов. Вера человека, в том числе, вера мусульманина, перестает быть  самоценностью, утрачивает свою самостоятельность и сакральность. Человек перестает быть суверенным абсолютно.

Таким образом, терроризм начинается с вопроса о зависимости религии от политики,  с отрицания права  на свободу вероисповедания. Подобная концепция служит политическим интересам, отнюдь не религиозным. В столпы исламской  веры вводится элемент ужаса.  Богобоязненность опошляется. На против обожествляется страх как форма парализации воли верующих.

 С точки зрения науки, точнее – религиоведения, назвав терроризм политической религией, возникает  необходимость их разграничения между этими двумя явлениями. Ислам в сути отделяет себя от терроризма что делает возможным его определение как самодостаточное явление. Историческая эволюция ислама происходила в рамках его целостности.

Что касается терроризма, его определение выводимо из политического оспекта его взаимодействия с религией исламской. Функциональное взаймоотношение ислама с терроризмом требует политологического подхода к ним и вывода терроризма за сущностные пределы религии.  Даже в этом случае трудно назвать терроризм своеобразным религиозным сектантством, предполающим взаимоотношение с ним в рамках идеологических характеристик религиозного фактора.

В таком случае, к какой форме фанатизма и экстермизма относится терроризм. Судя по изложенному нами подходу к исламу как  нравственно – правовому явлению, косвенно обнаруживается  закономерная связь терроризма  с религиозным фанатизмом, вызваном политической и идеологической несовместимостью новых начал геополитики с классическим исламом. Стало быть, терроризм не имеет собственной субстанции и потому мифологичен, геоантропоморфичен. Относительно его связи с религиозным компонентом, т.е. элементом фанатизма, то терроризм инструментален и функционален и следовательно, не рационален и не диалогичен. О терроризме нельзя рассуждать в рамках религиозных понятий. Вероисповедальная терминология здесь тоже не поможет. Таким образом, возникает проблема игнорирования их взаимосвязи и рассмотрения терроризма как случайного явления и в этом аспекте для терроризма становится характерным наделение своих  политических и религиозных оппонентов или конкурентов признаками неверия и вероотступничества.

Однако, по монотеизму, известно, что  Бог един, но вероисповеданий много. Ислам один – а исламизмов много. Наверное, говоря о связи терроризма с исламом, необходимо предпологать идеологичность исламизмов. Исламизмы – это тоже не религия. Они, каждый по своему, представляет собой совокупность политических доктрин (концепций) об исламе.  Исходя из сказанного,  терроризм  не может быть исламским. Однако быть исламистским может. Ислам, это религия, а исламизм (исламизмы) не более чем идеология и политика. Исламизм является политической интерпретацией ислама, подчиняющей его политическим задачам. Но из чего происходит религиозный характер тех или иных политических концепций современного терроризма? Тем более когда считается многовероятной его связь с религиозным фанатизмом.

Дело в том, что для политики также характерна нетерпимость. Однако последняя является выражением уровня бескомпромисности политических отношений и взаимодействий. Данный вопрос имеет геополитический аспект. Дело в том, что каждая нация и каждое государство имеет свою самобытность, духовную и политическую идентичность. А это уже ценностная страна взаимоотношения религии и политики. На этой основе решение геополитических проблем становится весьма трудным. На любой вызов, не важно в политике или геополитике, ответы и реакции, с точки зрения защиты самоидентичности, будут бескомпромисными; насилие становится очень актуальным и необходимо составляющем политического. Любая форма насилия вне общественных ценностей, традиций, норм морали и главным образом, права  принимает террористический характер

Для фествальской системы международных отношений является характерным продолжение  возникновения национальных государств в  зависимости от геополитических трансформаций или новых переделов постимперского пространства. Постбиполярный мир усложнил проблему национальных суверенитетов по принципу дальнейшего раздробления народов и государств по этническим и вероисповедалным критериями. Вновь возникшие государства имеют свои пространственные потребности, в том числе с учетом своих религиозных и культурных особенностей.  Несовместимость в политическом аспекте   усложняется  культурной и конфессиональной  несовместимостью. Более того, религиозный  консерватизм становится идеологической основой  развития политического радикализма. Как видно, если на одном уровне ввиду его нелинейного характера становится невозможным выявление закономерностей, то на более глубоком  обнаружение их взаимозависимости будет делом несложным. Необходимость или точнее порочная причинность усиления потребности в насилии делает возможным обретение противоборствующими сторонами террористических  свойств. В этом контексте, только ради затушевывания  глубинных политических интересов   религии отводится внешняя роль,  давая геополитической борьбе более радикальные террористические формы.

Религия, особенно религиозное духовенство и политические партии религиозного характера находят в светском государстве удобную нишу, стремясь к максимальной независимости  от государств и заинтересованных в использовании религии глобальными сверхдержавами. В радикальных  формах межгосударственные отношения принимают  религиозно – экстремистский характер, который превращается в главную потребность и соответственно наиболее подходящую форму их выражения.

Проблемы эти приобретают сложный  характер не только для науки о религии, но и для самой религии. Религиозный терроризм, являющийся фундаментализацией идеи теократии и ее практического воплощения, а в данном случае – идеологической  формой указанных проблем – это только видимая часть геополитического айсберга международного терроризма. Такой ход развития событий актуализирует   консолидацию религий, особенно традиционных конфессий, на основе их духовной общности, подвергаемой прямой угрозе со стороны террористической теократии. Во избежание усложнения ситуации сотрудничество традиционных  конфессий обретает  особое значение  в деле преодоления религиозных  препятствий, возникших проблем. Разумеется, могут возникнуть и другие проблемы.

Это – проблема возможности формирования новых политических интересов даже у традиционных  конфессий. Государства, особенно, государства со светской ориентацией, будут вынуждены жертвовать частью своего светского содержания, усматривая в заинтересованности данных государств в выполнении религиозными организациями  определенных государственных идеологических и политических  функций, возможность  политического возрождения теократических ценностей и традиций. Религии, конечно, не могут устоять перед таким политическим искушением, будучи не впрочь использовать их как шансы. Это – порадоксы   взаимоотношения религий со светскими государствами.

Это – уже новый уровень, но более глубокий и вместе с тем более чреватый случайными опасностями идеологического сотрудничества государств и религиозных организаций. Таким образом  возрастание политического потенциала религий может обусловливать формирования религиозного –идеологического деспотизма и соответственно  сращивания религиозных организаций и движений с государственными структурами, что порождает искушение объединением религиозного и политического деспотизмов.

Как это может происходить? В исламском идеологическом пространстве, на пример, салафитская тенденция подрыва традиционных культурных ценностей народов и государств  принимает радикальные формы. Объявляются вне веры  или, другими словами, считаются неправоверными ценности лояльного отношения к существующим светским властям, что создает реальную возможность, по двойным стандартам, уменьшения лояльности и к суверенитету наций. Выжидательная позиция религиозно – теократических структур, не без возможного сближения с традиционными религиозными конфессиями может иметь определенные плоды. Политический интерес, как изнутри, так и извне, к последним возрастает. Чувство вероятного союза появится у обеих сторон. Следовательно, главное не переходить черту, соблюдать баланс. Выходит,  борьба с терроризмом порождает новые интересы и новые искушения теократическими настроениями. Со временем, разумеется,  ситуация может стать безвыходной, начнется политическая фундаментализация вовлеченных в эту борьбу религий и конфессий.

Такой ход развития событий показывает возрастающую вероятность усиления террористического характера межконфессиональных взаимодействий. Однако в случае вмешательства извне или поддержка клерикалистских кругов со стороны заинтересованных государств может произойти окончательное поглощение ими светского духовного и политического потенциала наций Начнется новая эра терроризма, его золотой век.

Другими словами, происходит отрицание демократии теократией. Новая теократия будет означать войну не только против государственных демократий, но и ценностей гражданского общества, т. е. гражданской демократией. Не только демократия, но и лояльность к демократии объявляется язычеством, ересью, тотальным невежеством — джахилией.

Известно, ислам, с точки зрения ретроспективы, начал формироваться в условиях необходимости вероисповедального и идеологического отделения от политеизма как частного религиозного вопроса, от неприятия клерикалистской иерократии, т.е. теократичеслих интересов «языческого духовенства», характерного для внешнего монотеистического идеологического окружения.  Сегодня, однако, ислам имеет свое культовое и теологическое духовенство, менее национально ориентированное по своей духовной природе и идеологическим функциям, но готовое в любой удобный случай соединиться с компрадорской теократией ради укрепления политических шансов. Словом духовенство от своего влияния на верующих масс рассчитывает на политические дивиденды. Меняется роль и значение мечети как культового учреждения. Она, таким образом, может превратиться в элемент  политической системы любого ослабленного демократического государства. Причем, не только в национальных рамках. Ее вероятная политическая   системность всегда является открытой и в внешнеполитическом аспекте. Вопреки логике здравого смысла, но ради достижения определенных геополитических интересов, приносятся в жертву, например, «Великому Тогуту» (по терминологии Имома Хумайни) т.е. США (речь идет о негласном союзническом отношении  Ирана и США)  общечеловеческие и национальные интересы, о конкретно на уровне двусторонных таджикско – иранских отношений, культурно – цивилизационная общность братских народов Ирана и Таджикистана.  Как будто политические партии клерикалистского характера (на примере ПИВТ в Таджикистане) для Ирана все, заслуживающие теократическую поддержку, а  все остальное значимое для таджикской нации – ничто.

 С точки зрения теократического терроризма, принцип светскости якобы означает признание и утверждение религиозного хаоса, другими словами языческого порядка, которое не преемлемо как политическое язычество и которое  должно быть преодолено любым способом.  С этих идеологических позиций, этим способом может быт только террор.

Однако нельзя забывать что именно принцип светскости позволяет установить устойчивый религиозный порядок. Религия только может  содействовать общественному и даже международному порядку. Она никогда не может стать универсальной основой всеохватывающего порядка. В данном случае, к сожалению, забывается коранический принцип «нет принуждения в религии». Именно принцип светскости обеспечивает подлинную религиозную свободу, как основу религиозного порядка, который определяет взаимоотношения человека  с Богом. Однако отсутствие религиозной свободы вносит хаос в конфессиональную и межконфессиональную жизнь, порождает тотальную несовместимость  верований и вероисповеданий. Именно   светскость является основой взаимной политической лояльности  между государствами и религиями в современных условиях. Религиозная толерантность, по существу, обеспечивает даже гармонизацию межпартийной жизни. Но когда религия сужается узкими партийными рамками возникает возможность усиления религиозной нетерпимости. Именно из политической партиизации религий и вероисповеданий возникает проблемы с политическим язычеством. Религиозная вера превращается в партийную веру, которая в зависимости от политического влияния партий и государств разделяет своих верующих последователей по их лояльности данным политическим партиям.

На языке геополитики  это  называется областями веры и неверия. Религиозное пространство, т.е. пространство распространения веры, скорее всего – ее миссионаризма, становится  геополитическим понятием. Территория и государственная власть принадлежит только теократически настроенным единоверцам, точнее – объекту поклонения, например, Богу, освящяющему  конкретную политическую идею, которая сведением всего и вся к лояльности ей, определяет правомерность своего вероисповедания и незаконность другого.

Теперь можно перейти к другому аспекту проблемы,  суть которой заключается в идеологическом обеспечении экспансионисткого  теократизма, создании геополитического хаоса, использовании и управлении его возможностями и условиями для изменения баланса сил, позволяющего образование геотеократических структур, призванных расчистить путь к завоеванию новых территорий с целью их превращения в зоны влияния. В планах заинтересованных в терроризме государств берется в расчет и светское правовое пространство, в рамках которого, к сожалению, не по праву расширяются независимость политических партий религиозной ориентации и самостоятельность религий, их политической трансформации в теократические структуры. Кстати, при определенных условиях не правильно понятая и практикуемая светскость дает возможность  злоупотребления самостоятельностью религий в политических целях.  Только политическими возможностями светскости можно обнаружить «логику» политической нецелесообразности, приемлемой с тактических позиций, в использовании ресурсов религии в теократических целях.

В Таджикистане, например, светский характер государства обеспечивала и обеспечивает широкую независимость религий и религиозных объединений, в том числе политических партий религиозно – теократической ориентации. В данном случае речь идет о ПИВТ. Данная партия, злоупотребляя светским правовым полем на основе  своего религиозного характера, имела возможность добиться  определенной, но не правомерной, религиозной  легитимности, выдавая свои теократические интересы в форме религиозных потребностей верующих. Другими словами, данная партия с опорой на религиозность населения и обманом чувств верующих обеспечивала себе, достаточное, с ее точке зрения, влияние для осуществления своих и иных террористических замыслов. Словом, религия дала ПИВТ надежду на дальнейшее злоупотребление религиозными чувствами для укрепления своего суверенитета от государства за счет суверенитета последнего и суверенитета нации.  Последний момент, т.е. партийный суверенитет, не без  помощи заинтересованных государств, прежде всего государств Запада, имел тенденцию развития в русле теократизации интересов  ПИВТ. Получается, что светский Запад проводит политику двойного стандарта, поддерживая теократию  вопреки простой логике светскости и  ориентировал ПИВТ на теократическое сближение с Ираном и конечно же, параллельно с ИГИЛ (ДОИШ).

Не смотря на  то, что Республику Таджикистан и Исламскую Республику Иран связывают культурно – цивилизационная общность и единое духовное историческое наследие, однако в геополитическом плане между ними существует расхождение, обусловленное теократическим характером политического режима Ирана. Исходя из последнего момента, Иран считает своим геополитическим приоритетом стратегическое партнерство с ПИВТ, преследуя теократические цели несовместимые с суверенитетом Таджикистана.

Конечно, исламистская теократия не может стать исключительно монополией Ирана. Партнерство на шиитской теократической основе не всегда в интересах Запада, особенно США. Независимость Ирана в аспекте  теократизации его внешней политики ограничена рамками геополитики  его глобальных партнеров. «Шиитская теократия» (вилояти фаќењ), на пример,  ограничивается «суннитской теократией» (хилофат), которые в свою очередь, обе ограничены западной геостратегией. А в чьих интересах и ради чего и кому нужна искусственно формирующаяся, а точнее – создающаяся исламско – теократическая биполярность на модернизированных суннитско – хилофатской  и шиитско – имоматской  основах, абсолютно несовместимых идеологически, но параллельно и вместе с тем конфликтно развиваемых политически? Наверное,  передел территорий и контроль над максимально возможными природными ресурсами в русле однополярной системности? Конечно. Но  борьба  будет уже не на жизнь, а на смерть. К сожалению, оружием этой борьбы ради соответствующего изменения в геополитической конфигурации современного мира являются террористические группировки, призванные стать искомыми геополитическим единицами с целью создания и регулирования хаоса и выявления в нем новых возможностей для однополярной действительности. В этой борьбе, бесспорно, терроризму отведена решающую роль. Точечные военно —  террористические удары по зонам жизненных геополитических интересов сторон глобального конфликта, способны разрушить целые государства и нации, вызвав в них агрессию геноцида жертвенных народов.

В этом отношении уже менее   важны  и менее опасны какие –то террористическо – идеологические концепции или ширмы религиозно – концептуального характера, например, такие как хилофат, имомат и прочие. Важен учет того, что терроризм стал основным орудием «разрешения» международно — геополитических конфликтов, в которых не будет места переговорам на рациональной основе. Иначе как можно объяснить то, что светский Запад содействует возрожденню террористических теократий, поддерживает политические партии религиозно —  фундаменталистской ориентации? Конечно, можно все это объяснить. Но невозможно все это понять. Объяснять можно тем, что ради большой однополярной геополитики создаются идеологические и политические предпосылки партнерства с терроризмом на эктремистской теократической основе, обостряя религиозную и межконфессиональную нетерпимость с опорой на фанатизм их последователей. Что касается мусульманских государств (к примеру, Саудовская Аравия и Иран), особенно вовлеченных идеологически и политически в международно – террористический процесс, то будет, как говорится, «за что боролись, на  то и напоролись». А искушение терроризмом ради каких–то имперско – теократических мифов представляет многократную  опасность для всего человечества и раньше всего для поощряющих терроризм самих мусульманских государств. Надо  исходить из того, что политизация и геополитизация религий превращает их в орудие террора. Однако только свобода от политики в вопросах выбора вероисповедания остается единственной возможностью искомого для верующих расширения области распространения своих религиозных ценностей, их духовного превосходства и предпочтения. Надо  переосмысливать религиозные идеи и понятия в духе толерантности и равенства вероисповеданий.

В Коране сказано: «Нет принуждения в Вере…» (2:256) и «если бы захотел Господь твой, то уверовали бы все без исключения, кто есть на земле. Но не станешь же ты принуждать людей к Вере? Ни один человек не уверует, кроме как с дозволения Аллаха» (10:99-100)

Что касается искушения терроризмом, то оно действительно страшнее убиения. А  относительно Ирана можно добавить следующее:  «искушение Ирана теократизацией ПИВТ не в интересах дружбы с Таджикистаном, противоречит целям региональной и международной безопасности.   Однако для дружбы обеих братских стран имеются достаточное основание. Только надо по искренне молиться и усердствовать в борьбе за свободу человечества от терроризма.

Муродулло Давлатов

кандидат философских наук

Pressa.tj Бохабар аз гапи ҷаҳон бош!
Следите за нами в социальных сетях Telegram, Facebook, Instagram, YouTube