Центральная Азия от России и Китая никуда не денется

Проблемы объединения стран бывшего СССР в  рамках Евразийского Союза все больше приобретают  актуальность. Как смотрит на это Запад? Какая перспектива у этого Союза? Ответы на эти и другие вопросы в интервью Шарифа Хамдампура с польским политологом, профессором Шимоном Кардашем.  

— В своем докладе в рамках «Х1 Форум Будушего» (в городе Дрезден, Германия) вы сказали, что Евразийский Союз — это не экономический, а политический союз, рассчитанный на то, чтобы управлять странами, входящими в этот Союз. Чем вы это аргументируете?

— Во-первых, все эти интеграционные проекты надо рассматривать в первую очередь как российские инициативы. Попыток интегрировать в постсоветское пространство было очень много. Отсюда можно сделать вывод, что в первую очередь делался упор на сохранение влияния России в этих странах. Несмотря на какие-то экономические аргументы, было очевидным сохранить политическое влияние во многих странах постсоветского пространства.  Во-вторых, нельзя считать эти объединения  экономическими, так как там очень много противоречий между странами, которые входят в состав Евразийского Союза. Даже между странами, которые сотрудничают очень тесно. Между Россией и Казахстаном, между Россией и Белоруссией. И складывается впечатление, насколько не развиты институты, ведь Союз вроде бы должен быть основан как Европейский Союз. Но мы видим, что ни институты, ни законы не работают таким образом, как это работает в рамках Европейского Союза.

— В чем  корень разногласий?

— Все построено таким образом, чтобы отвести России доминирующую роль. Ведь никакое интеграционное образование реально не может эффективно функционировать, если у нас есть одна крупная держава, которая юридически закрепляет свое лидерство. Посмотрите на договор, который лег в основу Евразийского экономического Союза. Там закреплена основная роль России. Все остальные игроки по потенциалу, по политическим возможностям не сравнимы с Россией. И в этом плане развивать экономическое сотрудничество на равноправных условиях, я думаю, просто не получится.

В ЕС конечно тоже учитывается разница потенциала, но если смотреть на договорную базу, видно, что все построено совершенно по-другому. Не для того, чтобы закреплять лидерство какой-либо страны. А здесь, кажется, что те страны, которые сотрудничают, не готовы пойти по пути более углубленного политического сотрудничества с Россией. Одна крупная держава прямо заявляет, что считает постсоветское пространство сферой своих интересов. Это как бы сложно совместить с интересами тех стран, которые в ЕврАзЭС сотрудничают.

— В чем вы видите ценность Евразийского Союза?

— Поскольку мы рассматриваем эту инициативу как внешнеполитическую инициативу России, то с точки зрения России это важно для сохранения своего политического и экономического влияния в определенных странах. Насколько это выгодно с точки зрения других стран, которые входят в этот Союз, здесь очень много вопросов. Приведу пример Белоруссии, которая является и членом ЕврАзЭС и участником двустороннего проекта, который разрабатывается с Россией, и очень часто ссылается на это, требуя более равноправные условия экономического сотрудничества. Потому что в ЕврАзЭС заложено, что должен создаваться единый рынок энергоресурсов, единый рынок электроэнергии, значит цены поставок газа и нефти должны быть одинаковыми в рамках Союза. Цель, которую хотят все страны достигнуть до 2025 года.

Но если посмотреть на последнюю динамику отношений России и Белоруссии, вопрос с ценами энергоресурсов является постоянным. Белоруссия требует снижения цен, Россия готова как бы снижать, но не до такой степени как хотят в Минске. Цены были зафиксированы на политическом уровне в прошлом году на два года, со следующего года проблема вновь возникает. Что касается условий сотрудничества в нефтяной сфере, мы знаем, что Белоруссия предъявляет большие претензии к России и в связи с введением так называемого налогового маневра, снижения экспортных пошлин и решения так называемого налога НДПИ, который скажется на ценах поставок нефти на белорусский рынок. Если смотреть на конкретные вопросы, что заложено и как на практике это создается,  возникают сомнения по поводу эффективности ЕврАзЭС, как свидетельствует из названия, как экономического объединения.

— В чём вы видите перспективу этого Союза?

— Я, честно говоря, не оптимист. Есть большие сомнения, насколько удастся ЕврАзЭС расширяться. Был очень большой интерес России, чтобы расширить этот Союз и принять Украину. После 2014 года это стало просто невозможно. Шли также разговоры о присоединении таких стран как Азербайджан, но кажется, что Азербайджан ведет такую политику, чтобы развивать  отношения и с Западом, и с Россией, и как бы не углублять свое сотрудничество ни с одними, ни с другими. Не входить в какие-то конкретные договоренности по интеграционным объединениям. Что касается Азии, то там тоже есть мнение, насколько реально расширение этого Союза. Так что по поводу расширения я не оптимист, и по поводу даже задействования тех механизмов, которые заложены в принятом договоре, есть большие сомнения, насколько сможет заработать реально единый рынок по разным секторам. Энергетика является одним из ключевых секторов. Есть вопросы, насколько это реально может заработать в секторе газа или нефти. Может по электроэнергии получится лучше, но по газу и нефти там реально есть и будут проблемы. Так что, честно говоря, я не являюсь оптимистом насчет эффективности функционирования ЕврАзЭС.

Кроме того есть еще моменты, связанные с членством некоторых стран во Всемирной торговой организации. Белоруссия тоже продолжает переговорный процесс. Я думаю, это может осложнить ход отношений. Поскольку Россия является инициатором этого объединения, возникает вопрос об экономических и политических перспективах РФ, ведь мы знаем, что российская экономика вошла в эпоху стагнации, и это, скорее всего, надолго. Возникает вопрос, насколько Россия будет способна оказывать ожидаемую странами ЕврАзЭС экономическую , финансовую поддержку. Насколько будет способна в дальнейшем субсидировать Беларусь, насколько будет идти на более взаимовыгодные сотрудничества с Казахстаном и другими странами.

Вопрос, касающийся будущего России, в первую очередь экономической и политической  обстановки, то чем ближе 2024 год, тем проблем, я думаю, будет больше. Так как по Конституции это последний срок президентства В. Путина.

— Варшава стала в последнее время ареной рассмотрения политических вопросов, особенно когда это касается Центральной Азии и вообще постсоветского пространства. Чем это продиктовано – большим опытом Польши в разрешении различных споров и разногласий?

— Здесь нужно сделать оговорку. У нас как у государственного центра есть такое правило, мы не комментируем польско-российскую политику и все что касается постсоветского пространства. Поэтому наши цели я комментировать не буду. Мы госцентр, и мы созданы для того, чтобы наблюдать за ситуацией, которая происходит в разных регионах мира, которыми мы занимаемся.

— Как политический обозреватель вы же имеете право высказать свое мнение по той или иной проблеме.

— Просто так принято, что про польскую политику мы публично комментариев не даем.

— Вы были в Таджикистане, с чем была связана ваша поездка?

— Наша поездка была связана с проведением курсов для чиновников таджикских ведомств. Все эти семинары, курсы, которые мы проводили, касались вопросов территории, границ, водо- и недропользования в международном праве. Нам дали такую задачу, чтобы мы, во-первых, представили, как эти вопросы регулируются в международном праве на мировом уровне, на региональном уровне, а потом переходили к дискуссиям, которые касались регионов. Спорных вопросов, связанных с доступом к водным ресурсам, энергии в странах Центральной Азии.

— И к каким выводам вы пришли?

— Во-первых, это было несколько лет назад. Наши курсы проходили в 2011 году. Когда действительно разногласия между странами ЦА по поводу водопользования, недропользования были довольно серьезными. И тогда было важно посмотреть на это с точки зрения международного права, как это разрешается мирным путем.

— Вопросы, которые возникли, с вашей точки зрения соответствовали нормативным актам международного права?

— Конечно, международное право подвергается разным трактовкам, и исходя из разных политических интересов, страны, которые были вовлечены в спорные ситуации, пытались давать такую трактовку, которая была бы схожей с политической точкой зрения. Наша задача заключалась в том, чтобы сначала представить объективный взгляд на  международное право, а потом попытаться это сопоставить тем интересам, которые предъявлялись, и найти какие-то возможные точки соприкосновения.

— Чье приглашение было?

— Проект организовывался совместно таджикской администрацией, Посольством Америки в Душанбе и Польским Хельсинкским фондом.

— Мне очень хочется знать ваше заключение в тот период.

— В тот период заключение было не очень оптимистичным. Потом процесс пошел хорошим путем, но тогда складывалось такое впечатление, что  политические разногласия с одной стороны между Таджикистаном и Кыргызстаном, с другой между Узбекистаном, Казахстаном и Туркменистаном настолько сильны, что будет сложно преодолеть исходные позиции и найти какие-то общие пути решения. Складывалось такое впечатление, что эта политическая подоплека настолько сильно влияет, что усложняет более объективный, более рациональный разговор. И что все стороны как бы слишком завязаны на своих позициях. С одной стороны были страны, у которых были стратегические проекты по поводу строительства  гидроэлектростанций, с другой — страны, которые заявляли, что будут жестко отвечать на односторонние действия. И казалось, что сложно наладить конструктивный диалог.

— То есть ваше заключение было не юридическим, а политическим?

— Нет, исходя из того, что предлагается в рамках международного права, сесть и использовать те механизмы мирного разрешения, мирного регулирования тех споров, чтобы найти решение проблемы. Когда мы закончили наши дискуссии, у нас было такое впечатление, что действительно применить такой подход будет очень сложно. Потому что политические позиции были настолько сильны, что мы не были оптимистами, насколько удастся это реально применить.

— Вы, как политолог, учёный, занимающий проблемам СНГ, хорошо знаете ситуацию в нашей стране. В чем вы видите уязвимость государств  ЦА?

— Специфика заключается в двух моментах – это советское и постсоветское наследие, которое повлияло на политические процессы в странах ЦА. Если смотреть, как выстраивается идентичность стран ЦА и как ярко проявляются ссылки на то, что происходило на этих землях несколько веков назад, видно, что страны как бы пытаются выстраивать эту идентичность, не бросая то, что исходит из постсоветского наследия.  Когда я путешествовал по Таджикистану и Узбекистану, я это очень сильно ощущал.

— А уязвимость в чем?

— Я бы сказал геополитическое расположение – с одной стороны Россия, с другой Китай, с третьей Афганистан. Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что это требует очень больших усилий, чтобы с одной стороны учитывать развитие геополитических проектов типа «Один пояс – один путь», который предлагает всем желающим Китай, и который действительно как бы нацелен на усиление своего пока экономического, хотя нельзя исключать в дальнейшем и политического влияния в странах, с которыми он тесно сотрудничает. И с другой стороны, конечно, Россия, которая заинтересована в сохранении своего влияния в странах ЦА. И кажется, что пока удалось найти какое-то равновесие, хотя я понимаю, что это на самом деле большой вызов с точки зрения всех стран региона и в первую очередь Казахстана, который в непосредственном соседстве и с Россией, и с Китаем.

— Как быть в такой ситуации?

— Если смотреть на пример Казахстана, то видно, что удалось как бы сохранить хорошие отношения и с Россией, и с Китаем, но с другой стороны не будем забывать, что они реализовались с участием западных компаний. Такой подход руководства Казахстана показывает, что можно вести такую политику и развивать хорошие отношения и с одним соседом, и с другим. Хотя из этого тоже возникают внешнеполитические ограничения, потому что надо учитывать интересы и одной державы, и другой. Посмотрим, как будет все развиваться после окончания этого транзитного периода. В Казахстане сейчас новый президент, но все прекрасно понимают, что политическое влияние Назарбаева еще сохраняется. Вопрос в том, как будет выстраиваться внешняя политика Казахстана, когда транзитный период закончится, и как пойдут политические процессы во всех других странах.

— Метаться между ними.

— От географического расположения эти страны никуда не денутся. От России и Китая эти страны тоже никуда не денутся.

— Есть ли какая-то ценность, которая объединила бы страны ЦА и Казахстан?

—  Я думаю, что стабильность.

— Говорят, христианские ценности объединяют Россию с Европой. А может ли ислам стать таким объединяющим фактором?

— Думаю, ислам в какой-то степени объединяет. Это главное вероисповедание во всех странах региона. Вопрос заключается в том, в каком варианте ислам будет присутствовать. Я так полагаю, что никто не отрицает исламские ценности, пока они не выходят за рамки умеренного ислама. И если говорить о каких-то более радикальных течениях, то я думаю это как раз не объединяющий фактор , а потенциальная угроза. Если смотреть на приоритеты внутренней политики Узбекистана, Таджикистана и Туркменистана, эти радикальные течения ислама всегда озвучивались как угроза национальной безопасности. Так что радикальные течения объединяют как общая угроза, а ислам в умеренном варианте, думаю, является важным элементом идентичности.

Pressa.tj Бохабар аз гапи ҷаҳон бош!
Следите за нами в социальных сетях Telegram, Facebook, Instagram, YouTube